Остров АзерАиды [Азер и Аида. Сотвори себе остров| - Гюльшан Лятифхан

излияниями нежности, вертясь возле еѐ статной фигуры. В отличие от бабушки Греты, которая никогда не отгоняла меня от себя, как бы ни была занята, бедной бабушке Ругие просто не хватало на всех нас времени и терпения.

И всѐ же я ощущала неземное блаженство, когда они были рядом: тогда я чувствовала себя всесильной. Обожая их обоих, и Гречку, и нэнэшку Ругишу, я мечтала, чтобы обе мои бабушки были со мною рядом, ну, хотя бы во время летних каникул, когда на дачу съезжалась вся наша родня. Ощущение своей причастности к большой и дружной семье, живущей под тѐплым летним небом, придавало мне уверенности и формировало мою личность. Благодаря всему этому, да ещѐ потому, что летом не нужно было посещать школу, имея возможность неразлучно находиться на протяжении нескольких месяцев рядом с Азиком, мои самые счастливые воспоминания относятся именно к этим сказочным дачным дням. Ах, если бы можно было вернуть эти светлые солнечные дни!!!

...Тѐтя Назлы, кокетливо подвязав голову платком, с осторожностью перебирала ягоды для компота: она боялась пчѐл, ос, как, впрочем, и всякой другой живности. Холѐная, подтянутая, с маслиновыми насурьмлѐнными глазами, она очень гордилась своей белоснежной кожей и боялась загореть, как и многие горожанки. Оглядывая себя в зеркале, она неодобрительно подмечала:

- Даже в тени чернеешь от этого беспощадного солнца. Ну, почему нам нельзя сидеть летом в городе? Дома прохладней, чем здесь: у меня два кондиционера.

Даже летом, по песку или морскому берегу, мама Азера не ходила без обуви, боясь поранить свои изнеженные напедикюренные ножки тридцать пятого размера, и приходила в ужас от того, что еѐ дочери целыми днями носились по даче босиком.

- Вот отрастите себе лошадиные ноги, тогда будете знать! У девушки ножка должна быть обутой! - гневалась она.

Что касается моей матери, то она с удовольствием загорала на досуге под летним солнцем, укрывшись от посторонних глаз, и с удовольствием ходила по песку босиком, ничем не отличаясь от нас, прирождѐнных детей степи, превращающихся летом в диких амазонок. Правда, досуга у мамы почти не было, потому что она день и ночь сновала по даче, не гнушаясь никакой работы.

Зато тѐтя Назлы, которую бабушка Ругия называла сачком, не выполняла тяжѐлой работы, предпочитая делать только то, что ей нравилось.

- У меня дома есть для этой цели прислуга, а сюда я приехала на отдых, - заявляла она.

Бабушка неодобрительно покачивала головой:

- Лично я никогда не доверю постороннему человеку свой дом. И как только можно позволять чужой женщине хозяйничать в своей квартире? Только ленивые и не уважающие себя женщины способны на это!

- У меня есть дела поважнее. Я, кандидат медицинских наук, заведующая отделением городской больницы, совсем не обязана лазать по земле и стегать одеяла, печь лепѐшки и раскатывать тесто!

- А спать на этих одеялах приятно? А есть эти лепѐшки, небось, тоже?! А дочерей этому кто будет учить? Кто передаст им любовь к хозяйничанью?

- Ах, оставьте, мама! – отмахивалась мать Азера. - Не для того я их растила и лелеяла, чтобы они занимались чѐрной работой.

Моя мама только посмеивалась над их перебранкой:

- Хватит вам ссориться! Да я сделаю, что надо, пусть Назочка отдыхает!

Она с радостью впрягалась в любую работу, не сидя ни минуты без дела, причѐм делала всѐ с удовольствием, так же, как и обе мои бабушки, которые спозаранку начинали работать и возились до поздней ночи.

Мать моя, услужливая и приветливая, очевидно, заслужила расположение дедушки Ибрагима, который, отпив из стаканчика «армуду» ароматный цейлонский чай, удовлетворѐнно крякал:

- Сразу видно, Карима заварила!

Сколько себя помню, эта особая привилегия - заваривать дедушке чай - принадлежала только моей матери, а позднее - мне, потому что никто не мог проделать эту простую процедуру с такой тщательностью и любовью, как мы. Бывало, получив из рук тѐти Назы чай, дедушка выливал содержимое стакана под цветочный куст и звал меня:

- Эй, ахчи!

Так обращался дедушка только ко мне. «Ахчи» по-армянски означает девушка. Дедушка Ибрагим прозывал меня так с самого детства, вызывая скрытое недовольство моего отца. Что касается меня, то мне это было приятно, потому что других моих кузин он называл одинаково: «ай, гыз»,*¹ никогда не обращаясь к ним по имени. Это вносило в общение немало неудобств, потому что они откликались на дедушкин зов то все одновременно, то ни одна, ожидая, что выполнять капризы требовательного дедушки отправится другая. Так что, в сравнении с ними я находилась в привилегированном положении избранной.

Обычно дедушка вызывал меня заварить для него чай, когда мама отправлялась в город по каким-то своим делам, а отлучались они с отцом часто. Позднее я узнала от тѐти Фати, что у моей матери случались привычные выкидыши, и тогда они с отцом возвращались на дачу бледные и расстроенные. Бедная моя мама! Она так хотела подарить отцу сына! Но Аллах велик, он избавил всех неродившихся детей моих родителей от тех пыток, на которые была обречена я...

- Прекрати возиться, иди, полежи немного! – отгоняла Ругия-нэнэ мою неутомимую мать, но мама упрямо возражала:

- Не могу я сидеть без дела, а если Богу угодно, он и так сохранит ребѐнка...

Да, о чае... Так заправски заваривать чай научила нас с мамой бабушка Ругия, у которой к старости не хватало терпения возиться с этим занятием, и вскоре мы превзошли еѐ в этом искусстве, заваривая чай по всем правилам. Сначала нужно было ополоснуть крутым кипятком фарфоровый чайник, затем промыть под струѐй холодной воды на тончайшем ситечке ароматные чаинки и лишь затем, положив их в чайник, заполнить его крутым кипятком. После этого чайник с заваркой ставился на медную подставку на очень маленький огонь, причѐм от него нельзя было отходить, потому что уже через пару минут чаинки поднимались вверх, извещая о том, что чай заварен. После этого нужно было выключить огонь, оставив чайник на горячей подставке, в него добавлялась излюбленная дедушкой щепотка корицы или ноготок пряной гвоздики, и он накрывался полотенцем. Дав душистому напитку немного отстояться, я наливала дедушке чай, который он пил, закусывая сухофруктами. Вазочка с кишмишом и сушѐными абрикосами - гайсы, которыми дедушка угощал всю округу, всегда стояла у него на столике. Он с удовольствием потягивал бархатистый чай «мехмери»² из хрустальных стаканчиков армуду. А если через час дедушка еще раз просил принести ему чаю, его следовало заваривать